Дети Ишима. Книга 3. Океан - Виктор Завидей

Понятное дело, все это отвлекало учителя от его непосредственных обязанностей по ведению урока. Кроме того, учителя из соседних классов выказывали свое неудовольствие и непонимание вошедших в моду и выросшей популярности уроков физики, а директор школы даже подумывала о преобразовании своей заурядной школы в школу с физическим, а может быть даже космическим уклоном.

Активность класса достигла невероятного размаха. Учеников и учениц интересовало все. Где и чему учится студент-учитель? Сколько ему лет, и сколько лет еще ему осталось до завершения своего образования? Были и профессиональные вопросы: Что такое электричество? И что он собирается учить, если выучит всю физику? Надолго ли он задержится в этой школе? И нельзя ли другие уроки, например английский, поменять на урок физики? Ходит ли учитель в кино? Какие кафе посещает? Каких девушек предпочитает – брюнеток или блондинок? На этот последний вопрос учитель неизменно давал ответ, что предпочитает всяких, но преимущественно умных и веселых, и лучше, конечно, хорошеньких.

Короче, идиллическую картину выполнения студентом своих домашних заданий на уроках физики пришлось оставить. Впрочем, как он и обещал своим ученикам, сбоев с программным материалом раздела электричества им не допускалось.

Неясно, по какому пути пошло бы дальнейшее развитие этих уроков и школы вообще. И не превратилась ли в будущем эта школа в филиал физтеха, или в какую-нибудь другую организацию? Но к счастью через месяц вернулся из поездки мой товарищ и восстановил статус-кво системы вечернего образования.

Хочу добавить, что и сейчас я к своим студентам отношусь столь же уважительно и лекции начинаю примерно так: «Итак, Господа Студенты, начнем! Сегодня у нас тема «…». Те, кто в конце учебного года приходит на лекцию впервые, иногда падают в обморок! На этот случай предусмотрительный профессор приносит с собой на лекцию нашатырный спирт и дает его нюхнуть ослабевшим…

Последнее лето в Волынском Иерусалиме

Мастер

Rubinstein – Piano Concerto No. 1 In E Minor

Жаркий летний украинский день. Солнце приближается к полдню. Я в одиночестве валяюсь на берегу небольшого водоема. Его берег порос мелкой и мягкой, наподобие ковра травой, которую неторопливо пощипывает гусиный выводок. Тишина такая, что звенит в ушах. В голубом небе небольшие красивые горки белоснежных кучевых облачков. За водоемом радует глаза поле еще молодых подсолнухов. Правее от водоема расположена аллея пирамидальных тополей, за которыми, по слухам, находится колхозный сад. Но в колхозный сад меня уже почему-то не тянет, остро чувствую, как на глазах старею.

Сегодня у меня с напарником выходной. Минул месяц, как мы вдвоем с ним бродяжничаем по центральным районам Украины, подправляя свое растаявшее к весне «состояние». Напарник накануне махнул к какой-то приглянувшейся ему сельской вдовушке, а я, пользуясь подвернувшимся случаем, направился к водоему. При минимальной возможности и наличии времени, я направляюсь к воде, которая меня притягивает магнитом, может быть потому, что и мой знак Вода. Вот в таком окружении я и лежу, вспоминая последние годы учебы, которые уже закончились, и все никак не могу прийти в себя от ощущения свободы. Укладка кирпичей в стену после шести лет постижения премудростей физических наук представляется мне просто детской забавой, хоть нам и приходится пропадать на строительных лесах часов по десять в день.

Прошел месяц с тех пор, как мы с напарником обосновались в этих краях. Неподалеку от этих мест появился на свет и я, может по этой причине все окружающее мне близко и приводит меня в хорошее расположение духа. Кажется, что этих мест я никогда не покидал вовсе. Нравятся здесь мне простой незамысловатый народ, далекий от того мира и людей, с которыми последние годы мне приходилось сталкиваться. Закончился еще один значимый эпизод моей жизни, связанный с годами учебы и выбора дальнейшего пути.

Как быстро промелькнули последние шесть лет, которые вначале казались бесконечностью! «Неужели так „незаметно“ промелькнет вся жизнь», – думаю я. До сих пор не могу прийти в себя от ощущения свободы. Такие ощущения, вероятно, сродни тем, которые испытывает приговоренный к пожизненному заключению, и который, наконец, прорыл ход за пределы тюремного забора и выскользнул на свободу.

Раньше, после каждой летней сессии, перед очередной вылазкой в неизвестные края, меня неизменно посещало волнение, как при спуске на лыжах с высокой горы или перед прыжком в неизвестность. Подобные ощущения я очень любил, и время от времени, если по какой-либо причине они задерживались с моим посещением, провоцировал сам себя, пускаясь на разные авантюры.

Валяясь на траве, я вспоминаю, размышляю и как бы пытаюсь дать оценку последним годам своей жизни. То и дело меня заносит в более удаленные времена, когда в далеком степном селении, лежа, как и сейчас, на берегу Ишима, я и представить себе не мог, что жизнь может быть столь изменчивой и выкидывать такие коленца. Тогда меня посещали, хоть уже и сформировавшиеся желания и грезы, но которые не имели никакой связи с окружающей реальностью.

– Загадочно, – думаю я, – каким образом неясные фантазии подростка могли воплотиться в реальность с такой точностью. Мне удалось получить образование, которое напрямую открывало дверь к космической тематике, а теперь еще и привело меня в такое место, где в ближайшие годы мне непосредственно придется столкнуться с решением проблемы подготовки первой пилотируемой экспедиции на Марс. Не в качестве пилота, конечно, а человека, который с некоторым сожалением со стороны будет наблюдать, как это будут делать другие…

А пока, дело, которым мы с напарником занимаемся в этих местах уже второе лето подряд, – мне по душе. Мы строим селянам жилища. А что может быть важнее этого? Заканчивая одну стройку, делаем перерыв. Возвращаемся на два-три дня в Волынский Иерусалим, в простонародье, называемым Бердичевом, и затем перебираемся на другую стройку, где хозяева нас ожидают с распростертыми объятиями.

Можно сказать, всему этому я обязан своей матушке, которая много потрудилась, чтобы отговорить меня от летних вылазок в дальние края, наподобие Камчатки или Чукотки. При этом она часто повторяла: «Сынок! И что тебя тянет к черту на кулички, где ничего не растет, где нет ни яблок, ни вишни, ни клубники…». За этими словами всегда присутствовал другой подтекст: «И я тебя почти не вижу совсем, разве только урывками…»

Сколько себя помню, как только в свои шестнадцать лет я отправился странствовать по миру, каждое лето, едва поспевала клубника, она слала телеграммы, а потом оставляла огромной кусок плантации с отборными ягодами, которые, так и не дождавшись блудного сына, пропадали на корню. Делала она это на тот случай, что если ее неразумное дитя вздумает неожиданно нагрянуть в гости, – и чтобы у нее было всегда что-нибудь под рукой, чем можно его побаловать. Позднее, в годы студенчества, когда выкроив неделю, другую, после вылазок в дальние края, я добирался домой, мама до конца августа держала наготове зрелую и перезрелую сортовую вишню под названием «чернокорка» с черными, но необычайно крупными и вкусными плодами.

Сколько себя помню, она, всегда используя свои маленькие хитрости, пыталась заманить меня домой. Так было и в раннем детстве, когда она отлавливала меня, чтобы постричь и отмыть от уличной грязи. Как ни хороша была ароматная клубника и вишни, наибольшую радость мне, да и ей тоже, доставляли часы, когда я находился с ней поблизости. Потратив изрядно своих усилий, однажды она свела меня, как бы между прочим, со своим хорошим знакомым, пригласив его к нам «случайно» на обед.

Ее знакомый пришелся мне по вкусу сразу, хотя и был лет на пятнадцать меня старше. Вероятно, чтобы не сильно бросалось в глаза, мама предварительно хорошо поработала над своим знакомым. При встрече, после того как мы слегка выпили за знакомство, он плавно начал интересоваться, чем это я занимался в свободное от учебы время раньше и чем занимаюсь сейчас? Так, в процессе беседы, получив мои разъяснения, он без лишних слов предложил на время каникул присоединиться к нему, образовав, таким образом, некую бригаду странствующих строителей.

При этом, по его мнению, я вроде как ничего и не теряю, так как сохраняю свои обычные увлечения. Мне не придется расставаться со своими бродяжническими наклонностями – я выиграю в заработке и, в конце концов, несколько сменив географию путешествий, смогу чаще навещать свою матушку. Матушка приложила немалые дипломатические усилия, чтобы убедить свое непослушное дитя в том, чего ей больше всего хотелось. А хотелось ей более всего осуществить свои, самые что ни есть простые желания, – чаще видеться со своим чадом, беседовать с ним часами и петь красивые народные песни по вечерам. При этом ненавязчиво использовала авторитет и мнение, на первый взгляд, постороннего лица. Она явно владела врожденным дипломатическим даром.